Trinity Blood. Очищающее пламя

[6666jacto9999]

Вас вновь приветствует автор одного читателя. С перерывом в одну учебную четверть фанф написан – вероятно, не так сильно, как предыдущие два, но все же… Вкусите плоды трудов моих. -_-

Название: Очищающее пламя
Автор: ~Jacto~Reiji~
Бета: Акация-чан
Фендом: Trinity Blood
Рейтинг: PG-13
Жанр: слэш, ангст и иже с ними
Пейринг: Пётр Орсини / Алессандро, Франческо.
Дисклаймер: все принадлежит Святой Церкви и святым авторам, я просто бесчинствую
Предупреждения: пафос, перфекционистская романтика, фетиш на руки (sic!) 0о. Обоснуй извиняется за свою долговременную отлучку.
Авторская ремарка: Ооооох, вот теперь у меня есть моя маленькая трилогия по развитию отношений сего пейринга))) Данную, уж точно последнюю, часть следует по хронологии поставить между «Цепной реакцией» и «Крио», чтобы не нарушать композиционной целостности всего произведения.
…Ах, да. В процессе написания я тискала маленькую панду. ^_^ (ну, вы поняли, логики нет - не ищите ее)))
Размещение: где угодно, с указанием автора и этой вот ссылочки www.diary.ru/~6666jacto9999/

1. Цепная реакция
2. Очищающее пламя <----- вы здесь
3. Крио

.

Красный цвет…

Изыскано алые, тяжелые портьеры, обступившие каждое из семи окно в комнате, искажающие солнечный свет персиковыми оттенками. Темная, терракотовая мозаика дорогого паркета, начищенного до зеркального блеска. Мебель с венецианской резьбой и панели на стенах – из лакированного красного дерева. Багровый ковер с карминным и горчичным рисунком…

Красный цвет – кричащий, агрессивный, уничижающий, возбуждающий раздражение. Цвет вражды… Цвет крови... Цвет кардиналов.

Алессандро не любит багряные оттенки. Не переносит их огненную, дурманящую пляску перед глазами. И потому он ненавидит эту просторную комнату, эту пыточную камеру, где, кажется, все соткано из одних лишь градаций красного.

Он стоит точно по центру бархатистого ковра и нервно мнет в руках край своей белоснежной одежды, которая кажется здесь неуместно броской. Все свое естество Алессандро направляет на поддержание бесстрастного выражения лица, но внутренняя дрожь грозит вот-вот прорваться наружу. Держать себя в руках непередаваемо сложно, когда Фанческо вышагивает по комнате подобно затаившемуся хищнику.

Кардинал, не спуская с Алессандро своего пронзительно-осуждающего взгляда, вновь высказывает резкие, громогласные порицания, сыплет угрозами и неоправданными обвинениями. Но юноша не утруждает себя их осмыслением. Он почти не слушает, потому что для него принципиально важно сохранять невозмутимость. Пусть даже она вводит брата в еще большее бешенство, чем рьяно непослушание.

Ведь Алессандро прекрасно знает, чем оканчиваются все подобные разговоры. И раз уж нельзя отвратить свою участь, то следует хотя бы перенести ее с мужеством. Научиться держать себя в руках хоть сколько-нибудь…

- Ты опять не слушаешь! - первая пощечина как точка отсчета сегодняшней встречи. Алессандро удерживается на ногах, но его внутреннее хрупкое равновесие дает трещину. Вздрогнув, он чувствует, как предательски сбивается дыхание. Стоило ли ожидать от себя долгосрочной стойкости?

С каждым днем жизнь становиться все несноснее. Последнее время Алессандро до суеверной дрожи пугают стихийные перемены в настроении кардинала, когда он то дает волю рукам, не заботясь о сокрытии следов побоев, то мертвой хваткой цепляется в горло, выменивая у юноши поцелуй на глоток воздуха. Все это кажется изощренной психологической издевкой, всецело направленной на уничижение, на внутреннее уничтожение его личности.

- Не надейся, что сможешь получить те невинные, презренные удовольствия, которыми себя тешат миряне, - резко и четко проговаривает брат и безучастно, с холодной насмешкой спрашивает. - Ты ведь не хочешь загубить свою душу?

- Все равно, - Алессандро устремляет остекленевший взгляд мимо Франческо, избегая смотреть в его лицо, каждая черта которого кажется сейчас немым укором; в его глаза, пылающие неуемной ненавистью. – Т-тебе сначала стоит сам-ому прислушаться к своим словам, б-брат.

Кардинал негодующе выдыхает воздух сквозь зубы. Всколыхнув полы пышной одежды, он отрывистыми шагами приближается к юноше и со всей силой замахивается, а Алессандро, зажмурившись, ожидает очередного удара.

Но удара не следует.

Несколько секунд Алессандро не решается открывать глаза. Полуденный свет, прошивая тонкие оконные стекла и спекшийся воздух помещения, упрямо пытается пробраться под плотно сомкнутые веки. В ярких лучах то и дело подрагивает бледная тень.

Наконец, поддавшись любопытству, Алессандро недоуменно распахивает глаза и меньше чем в полуметре от себя видит кардинала. По всему его лицу разлита с трудом подавляемая ярость. Он напряженно, со сдержанным остервенением пытается высвободить руку из стальной хватки своего подчиненного, но Петр надежно стискивает запястье. Он стоит прямо за спиной Алессандро и, судя по всему, не намеревается уступать.

Алессандро неосознанно отшатывается на пол шага назад и резко упирается в грудь инквизитора. Сквозь все тело электрическим разрядом проскальзывает дрожь, и напряжение, скрутившее все нервы, само собой улетучивается, отступает в небытие. Разум заволакивает чувство полнейшей безопасности и спокойствие, которое можно назвать не иначе как божественным. Однако Франческо все еще очень близко, на расстоянии вытянутой руки, чем он и пользуется, чтобы сгрести юношу за ворот.

Но Петр и в этот раз опережает кардинала: вцепившись Алессандро в плечо, он подается вместе с ним немного в сторону, и пальцы Франческо бесполезно хватают воздух.

- Вы подрываете основы священной морали, Ваше Преосвященство, - глубокий голос инквизитора звучит с мертвенной невозмутимостью. Отпустив кардинала, Петр покровительственно кладет обе руки на плечи Алессандро.

- Не я один в этой комнате непокаянный грешник, - снисходительно хмыкает Франческо, потирая запястье, и его губы складываются в легкую, злую улыбку. Алессандро чувствует, как пальцы инквизитора неосознанно впиваются в хрупкие плечи. Но эта боль кажется юноше во сто крат предпочтительнее, чем даже самые нежные прикосновения брата.

- А достаточно ли чиста Ваша цель - во имя которой Вы готовы поступиться принципами веры - чтобы оправдать все Ваши действия? – в уверенном тоне Петра проскальзывают стальные нотки, стирая с лица Франческо всю иронию и насмешливость.

- Что за безрассудная дерзость?! Врываться без предварительного согласования, ставить под сомнение мои действия и мою праведность! Это не только недостойно и не положено по статусу, но и наказуемо. Я приказываю немедленно покинуть…, - чеканный голос Франческо внезапно резко обрывается, обнуляя его попытку использовать всю сакраментальную мощь авторитета, а окончательно потерянный Алессандро не решается обернуться: он не хочет даже представлять себе выражение лица, с которым сейчас инквизитор взирает на кардинала.

- Я прошу аудиенции. Завтра. В 7.30, - юноша невольно содрогается от того, как произносятся эти слова. Вряд ли кому-либо еще кроме Орсини удалось бы придать уважительному тону столь угрожающий оттенок.

- К чему откладывать? Я бы предпочел немедленно разрешить все назревшие разногласия, – твердо, но уже с меньшей долей уверенности произносит Франческо, кидая беглый, испепеляющий взгляд на Алессандро. Глаза кардинала красноречиво говорят о том, сколь мало ему хочется доверительных разговоров наедине.

- 7.30 утра, - холодно повторяет Петр. – А теперь прошу нас извинить, - развернувшись, он утягивает онемевшего Алессандро в сторону выхода и вскоре исчезает вместе с ним за тяжелыми дверями.

***

Равномерный свет вечернего солнца все еще проникает в комнату, четко прорисовывая мельчайшие узоры и изгибы, тончайшие лепестки мимоз и не менее тонкую резьбу на вазах, но в контурах предметов уже появляется преувеличенная мягкость и пластичность, а в красках проступает теплый медовый оттенок - близится закат.

Алсессандро сидит на краю огромной кровати и потерянно поглаживает шелковую бахрому покрывала. Он чувствует себя неуместно в своих собственных покоях, чувствует себя совершенно чужим здесь, словно гротескная скульптура, втиснутая в узкий футляр.

Тихо. Оглушительно, чудовищно тихо. Что такое все пытки Инквизиции в сравнении с этой натянутой тишиной, в которой различим каждый удар сердца, невыносимо сейчас похожий на звук проржавевшего колокола…

Наконец оторвавшись от созерцания горизонта, Петр отходит от окна, мягко опускается рядом с юношей на кровать и, помедлив мгновение, откидывается назад, упираясь взглядом в нечеткие полосы света на потолке. Молчание становится еще тягостней и, кажется почти осязаемым. Алессандро напряженно замирает, бросая на инквизитора неуверенный косой взгляд… Человек, отказавшийся от своих убеждений ради него. Человек пошедший на сделку с собственными принципами ради него. Человек противопоставивший себя Франческо... Алессандро не может себе представить, что происходит в душе инквизитора, но ни секунды не сомневается - слова кардинала явно задели за живое, царапнули дремавшую доселе тревогу.

И почему-то это пугает. Пугает до дрожи…

Как ни странно, Алессандро никогда не испытывал к Франческо ненависти, чем бы не оборачивались их частые встречи. Благоговение, сменившееся страхом. Страх, сменившийся пустотой… Однако сейчас, в эту самую минуту юноша явственно ощутил волну терпкой, острой неприязни и злобы, накатившие на сердце и перехватившие дыхание лишь из-за тех несколько слов правды, сказанных в стенах алого кабинета…

- О чем… вы собираетесь говорить? – тихо бормочет Алессандро, беспомощно ища глазами самую дальнюю точку бездонного небосклона, словно бы она может обещать ему спасение. – Завтра…

- Я просто разъясню Франческо де Мидиче несколько простых истин. Остальное неважно, - ответ не удовлетворяет юношу, но невозмутимый, ровный голос оказывает странное успокаивающее воздействие. – Пусть Вас это не беспокоит.

Алессандро невольно вздрагивает от теплого прикосновения. Инквизитор медленно скользит пальцами по узкому запястью и тыльной стороне ладони, прощупывая и словно пытаясь изучить каждый ее миллиметр, начинает внимательно, преувеличенно осторожно перебирать тонкие, хрупкие фаланги, невесомо касаясь кожи. Широко распахнув глаза и уставившись в пустоту, Алессандро прислушивается к этим прикосновениям, впитывает их тепло и нежность, стараясь не спугнуть чудесные ощущение ни единым неловким движением.

Тяжелая рука инквизитора, наконец, целиком накрывает и сжимает заледенелую руку юноши. Этот жест должен быть ободряющим, но на мгновение Алессандро кажется, будто бы он напротив - ищет поддержки. В душе что-то вздрагивает - появляется странная, необъяснимая тяжесть, словно все внутри медленно заливают свинцом. Слабо себя контролируя, Алессандро порывисто притягивает руку мужчины к лицу, плотно прижимает к щеке, проводит губами по тыльной стороне ладони, касается ими каждого пальца и, смежив веки, замирает, пораженный собственной смелостью.

В былом безмолвии отчетливо слышно, как снаружи постепенно усиливается ветер, с какой свирепой силой он давит на окна, напористо трется о стены и беспокоит деревья в саду, словно заведомо ненавидя все, что отказывается склониться перед его неукротимым напором.

Закусив губу и все еще не отнимая от лица руку Петра, Алессандро впервые за сегодня открыто устремляет на него свой взгляд и сталкивается с пугающе пристальными глазами. Их опаловая сталь, кажется пребывает в постоянном движении под белесыми иглами света, прошивающего рваные облака, словно расплавленная перекатывающейся в голове лавой мыслей.

Помедлив мгновение в нерешительности, Алессандро разворачивается и с ногами перебирается на кровать; тонкая, нежная ткань покрывала морщится, мнется под руками и коленями, превращаясь в живые кремовые волны. Не разрывая зрительный контакт, юноша упирается ладонями по обе стороны от лица инквизитора и на мгновение перестает дышать, встречая странное, новое выражение его глаз, которое медленно разъедает и тревогу, и тоскливую задумчивость.

Медленно выдохнув, Алессандро подается вперед, припадая губами к высокому лбу. Разглаживает пальцами рассыпанные по шелковым волнам длинные пряди, прижимается ближе, чувствуя жар и дурманящее удушье, которое кольцом стягивает грудь. Уткнувшись в плечо инквизитора, крепко обхватывает его за шею и плотно зажмуривает глаза, желая отгородиться, спрятаться от всего внешнего мира.

Петр проводит руками по хрупкой, юношеской спине, притискивая к себе как можно плотней. Алессандро слышит его неровное, горячее дыхание, чувствует удары сердца. Хотя глаза все еще закрыты, ему кажется, что инквизитор улыбается, пусть даже представить себе это юноша практически не может.

Мгновение - и Алессандро оказывается лежащим на спине. Краткое недоумение испаряется под напористым, душащим поцелуем, перехватить инициативу в котором было бы невозможно даже при самом страстном желании. Зарывшись рукой в короткие, светлые волосы, Петр направляет Алессандро, откровенно упиваясь этим мгновением, не разрывая контакт до самого последнего – пока от недостатка воздуха не начинает плыть в глазах. От судорожных вдохов рассыпается вязкая тишина, и комната будто оживает под волнами раскаленной энергии.

Не позволяя Алессандро как следует отдышаться, Петр вновь жадно прижимается к его губам, скользит выше, по щеке к виску, обжигая кожу поцелуями, пока юноша, выгибаясь, тяжело хватает ртом воздух, одной рукой сгребая покрывало на кровати, а второй впиваясь в плечо инквизитора. Петр спускается ниже - к шее и уже оголенным плечам, с непривычным для Алессандро самозабвением, касаясь тела настойчивее, нетерпеливее, отчаяннее, чем это бывает обычно. Так, что юноша забывает обо все постороннем. Обо всем, что лежит за пределами этой комнаты. Обо всем, что лежит за пределами этих пронзительных чувств, поглощающих его сознание.

Это бешеное пламя. Это очищающее пламя, в котором горит и рассыпается в пепел все недостойное.

***

По небу растекается новый день. Солнце смыло чернильные тени с облаков, и они в своей девственной чистоте медленно тянутся за горизонт. Контрастная резкость красок создает впечатление нереальности окружающего мира, который, впрочем, не теряет от этого свою естественную живость.

Алессандро спешит вдоль колоннады, кладущей безупречно ровные, однотипные тени на его путь вперед, и старается не путаться в полах своей излишне длинной одежды. Он точно знает, что сейчас должен быть в совершенно определенном месте, хотя очень слабо представляет себе в какой именно части здания это самое место расположено. Так бег постепенно замедляется до обычного, ровного шага.

Всем своим существом Алессандро чувствует, как изменилась вокруг реальность. Все теперь спокойно и безмятежно и, кажется, нарушить сие не под силу ни враждебным соседям, ни благоверным друзьям. Вот уже много дней подряд даже Франческо не позволяет себе ничего кроме ненормально вежливых приветствий при встрече и сдержанных жестов, словно само по себе присутствие Алессандро заковывает кардинала в цепи и кандалы. Первое время даже все ведающая Екатерина с долей тщательно прикрытого недоумения косилась на брата…

Однако на данный момент кардиналы занимают юношу в последнюю очередь.

Неделю назад все адепты Святой Инквизиции разъехались по своим заданиям, которые варьировались от мелких дипломатических визитов «для отвода глаз» до масштабных, тайных зачисток. Для себя Алессандро твердо решил, что не хочет знать, чем в этот раз Канцелярия нагрузила Орсини. По сути, это не имеет значения, пока ситуация не выходила за рамки контроля (а в случае с Рыцарем Разрушения случается это исключительно редко).

Остановившись в тени колонны, юноша поднимает просветленный взгляд на небо и неосознанно касается рукой губ и щеки. Если повезет, то в следующий раз, когда инквизитор вместе со своей преданной помощницей возвратиться для отчета, Алессандро все еще будет пребывать в Ватикане, а не за тысячи километров улаживать очередные межрасовые конфликты.

Если повезет…

Он снова прибавляет шаг – необходимо всеми силами заставить время ускориться хоть на несколько секунд.