*_* *___* *________* *_________________* *___________________________* *_________________________________* а теперь осталось купить листы и добраться до планшета *_*
Ах-медведь... =_= Начало выплаты кредита за дом начинается в мае. Мое день рождение что, чудесными силами животного магнетизма притягивает к себе черные анти-финансовые дыры??? Сколько еще лет это должно продолжаться? Я хочу новый компьютер, блеать, иначе скоро мне придется покупать изоленту для старого =_= Где хоть капля родительской заботы, которая выходит за пределы "смотри срок годности продуктов, надень носки, не пей-ХОЛОДНОЕ!", а как же желание радовать? >_>
Сегодня, пока я наказывала соседей за Фабрику Звезд дискографией Maximum The Hormone через сабвуфиры на громкости "разрушение хрусталя в прах и падение штукатурки" и при том сопровождала это все гомерическим хохотом и ритуальными танцами счастья, что, наконец, дорвалась до такой возможности, я размышляла, что я в данной ситуации уподобилась оным соседям, как Спартак уподобился бы Гаю, вспоров порочное чрево его жены, когда ее, пленную, приволокли в его убежище в греческом храме... Как же я могла, ведь я же выше этого! Вообще ситуация получилась по Паланику - битва вооружений в плане звукового воспроизведения. С другой стороны, люди, которые слушают плохую музыку получают сломанные пальцы, как и люди, что рассказывают несмешные шутки >:| Представим лучше, что это был метафорический карающий меч правосудия в лице хардокара, направленный супротив басурманской попсы. МОНЖУА! За Святую Францию, сир! Да и вообще я давно хотела жахнуть, еще до того, как они заняли соседние апартаменты и стали истязать уши дома низкими басами... И кто-нибудь заставьте меня заняться делом, весна мешает мне учиться! Даже не смотря на то что я форевер элоун разговариваю с фигуркой Такасуги, весна мне тоже как-то кружит голову, и хочется весело убегать в закат, а не корпеть над рефератами =_= А впрочем горбатого сессия исправит.
Как и планировалось, я выдержала месяц и перечитала свое последнее творение по Торубле, а так же внесла необходимые коррективы в отношении языковых конструкций, усладив их еще чуть более - как оказалось, смысл и идею менять нет необходимости. Мне отчего-то этот фик чудился каким-то "недо-" возможно из-за написания в столь краткий срок, но, да, простит меня небо, как же я ошибалась! Он столь офигенный, что у меня слов просто нет. Он еще с тремя предыдущими поспорит по великолепию. Торубла определенно мой тип, ведь как правило я недовольна своей работой в той или иной степени, а тут все четыре удались на славу. Ай, да я! ну, сам себя не похвалишь - никто тебя не похвалит >_> И со смыслом я здесь ничего не напутала напротив, у меня здесь такие, блин, глубины, что я сама прифигела, когда анализировала 0о"" филолог чертов, и образы персонажей вполне хорошо вписываются в реалии мира Торублы. Нет, конечно это не канон, даже не претендую - то ж слеш, оос и ересь. Но, в конце концов, лишь автор единый способен сотворить канон - все прочее есьм вольные трактовки)))
Не, ну я, конечно, не напишу ничего дельного после того, как моя сестра притащила мне в комнату Циклонную Нео Армстронг Реактивную Генераторную Пушку, смастеренную из крупных кубиков лего, и, установив на самое видное место, весело ускакала... =_= И все же я скажу. "Спартак", несмотря на обилие там сцен сексуального характера, которые своим гротеском и концентрированностью приводилит меня близко к следующему состоянию , а так же несмотря на отсутствие хоть сколько-нибудь близких к подобному разврату сцен у парочки, которая меня единственно интересовала, произвел сильное впечатление. Во-первых, экшн. Много-много экшн, снятого в лучших традициях жестокой кровавой бани, не лишенной особого темного шарма и мрачной эстетики. В конце концов вид того, как полсотни по-античному оголенных шикарных мужиков, покрытых кровью побед и поражений, спешит в пыл битвы за свободу, равенство и братство, не может меня не тронуть. Во-вторых, античная тематика. Правда, вот я не знаю.. 0о Я, конечно, всегда подозревала, что римляне - народ отъявленный, порочный и жестокий, но у них правда на празднествах богачей ради развлекаловки у приговоренных вырезали куски мяса на фоне обнаженных, целующихся рабынь 0____0 ?? O,rly? В-третьих, чудесное живописание сильных характеров, причем не только мужских, но и женских. Чего только одна баба Спартака стоит. Это тебе не тупые, вечно орущие при каждом нападении шлюхи современности - они и мечом пырнуть могут в шею и ногой с разворота. -_- Ну, и в-четвертых - в-четвертых, естественно, мои две няши, которые вообще разбавляли своими лыбами напряженность момента и внезапными появлениями общую мрачность сюжета. ^_^ Два гладиатора говорят о своей тяжкой судьбе и о потерянном доверии, одна баба душит другую во славу Спартака, а промеж семи явлениями Агрон и Назир страстно целуются в коридорчике, нарушая безобразия, и потом ржут. По хардкору. ^______^ Так что любовь и мир. А под конец все ну, хорошо, не все - многие умерли в лучших традициях античной трагедии. Учитывая, что восстание Спартака, согласно истории, было подавленно, продолжение либо уведет нас от канона, словно аниме, обогнавшее свою мангу, либо режиссеры наплодят кучу бессмысленных химер. Хотя продолжения очень хочется - сделайте его хорошее, пожалуйста. ^____^ даешь Назиру и Агрону больше экранного времени!
P|S Почему предупреждение о том, что фильм содержит сцены жестокости и не рекомендован лицам младше 18 лет было приведено только в восьмой серии фильма?
=________________________= Ебать. Как я ни стараюсь, жизнь увлекательнее не становится и великими событиями не бурлит. А еще я не довольно теми страницами откуда блять так много их 0о, что я успела нарисовать. Возможно это участь любого художника, а возможно я просто херовый художник =_= И вообще как так - тратишь такую уйму сил и времени, а потребителю хватает пяти минут, чтоб все это осилить. Тяжело быть мангакой =_= Ладно, посмотрим что выйдет в самом-самом конце и тогда уж решим, стоит ли ехать к знаменитой Стене Плача или все пучком >
Ками-сама, кто бы знал, как же мне хочется зафигачить косплей по Такасуги *_* С полным набором, начиная от образа времен войны, плавно переходя к фиолетовому кимоно в бабочку и курительным трубкам и заканчивая школьной одеждой из новелл. Я б собственными руками все это сшила с любовью, стежок за стежком. Я б даже спустила на материалы всю свою стипендию и выкроенные в промежутках между получками деньги. Мешают три больших НО, которые я приведу по мере возрастания. Во-первых, сейчас на мне висит и так довольно тяжелый проект - нужно посмотреть выгорит ли дело, насколько хорошо выгорит и достаточно ли я удачный материал для косплея. Во-вторых, мне бы не очень хотелось устраивать сие в гордом одиночестве >_< Куда круче косплей (особенно в данном случае, когда речь идет об одном из членов Джой) смотрится в компании, да и веселее это 0о В-третьих, самое главное - я. А я не обладаю мужеподобной внешностью и, глядя в зеркало, я склонна считать свое сходство с Такасуги сомнительным. Я не могу допустить такой халатности, как недостаточно качественная работа. Меня просто воротит от косплея, где хотя бы какой-то элемент не соответствует заданной оригиналом планке. Этим летом я обязательно поэкспериментирую со внешностью и уже точно выясню имеет ли смысл игнорировать второй пункт и ждать разрешения первого, если третий меня не порадует.
Я уже обещала, что не буду ныть, но поскольку днев все равно никто не читает, и я тут почти анонимус, я таки изолью поток своего сознания. Я скажу лишь одно. Все тлен. Все, что мы делаем, все, ради чего упорствуем, все, что любим и от чего фанатеем, в конечном счете отойдет на второй план или вовсе растает в дымке бытия. Остается только наслаждаться процессом, ну или люто ненавидеть его, орать и рвать волосы - это уж как жребий выпадет, да как человек сам решит. Последнее время я словно маятник раскачиваюсь меж двумя этими состояниями, ровно на мгновение зависая на каждом из них. Я люблю весь этот мир до последней пылинки, люблю до слез, и при этом завожусь от малейшего касания и ощущаю, как меня все вокруг все больше и больше выбешивает - взгляды, жесты, темы для разговоров, отблеск на машине, трещина на асфальте. У меня впечатление, что читая книги и теоретическую литературу для обучения, растрачивая силы и время на создание каких-то творческих работ, спуская деньги на очередную безделицу, я строю замки из сухого песка, который каскадами расползается во все стороны. А я все пытаюсь и пытаюсь. Какой-то просто сизифов труд. Все тлен. Даже если я буду жить вечно, все равно все, бленьт, тлен.
Что-то ничего не пишется, не читается и не хочется... =_= Рисовать задники - боль... Сорачи-сенсей, как я вас понимаю ходить в универ - боль, сидеть с сестрой тоже боль... хочу быть клубничным парфе с толстым слоем шоколада =3 Отечественные пьесы 18 века очень длинные и монотонные. Главный герой - Drama Queen, Главная героиня - Drama Queen, Разлучник - Drama Queen, даже паж, мать его, умудряется быть Drama Queen при двух своих четверостишиях... 50 страниц чистых, как слеза младенца, страданий и сюжет на два предложения. Читаю по ролям в слух, катаюсь по кровати в гомерическом хохоте. Гинтама во всем виновата. Я теперь все превращаю в театр абсурда и мне весело просто "потому что".
Читала "Песнь о Роланде". Католики *_* Крестоносцы *__* Католик Крестоносец Святой Отец, который рьяно порубает басурман в лучших традициях экшен сёнэна *____* Чувствую воодушевление верующего фанатика, когда с воплем "За короля против безбожников!" рыцари доблестно кидаются вперед. Подумываю о том, чтобы удариться в религию и ходить всех стращать цитатами из библии. А то мож еще и экзарцизмом побаловаться. Торубла спасибо тебе, ты вернула меня в паству божию. а еще я ударилась в сетакон и написала четыре богохульных фанфика, но то ж грехи прошлого, че >
Ну, вот. Я досмотрела Гинтаму. Судя по всему они решили сконцентрировать весь туалетный юмор, что не успели показать, в трех последних сериях, которые оказались откровенно абсурдистскими. Я прямо таки сидела с распахнутым ртом и подергивающимся глазом 0о И все же, черт подери =_= Я рыдать. Были устроены столь серьезные (ну, насколько это возможно для Гинтамы >_>, грандиозные извинения-прощания, что моя надежда на возвращение сериала даже как-то поиссякла... И блин 0о что за проблемы у них с образом Шинске? Его даже в прощании показали лишь кусками, силуэтами и со спины >_< На его лицо, что вето наложено??? Или вы троллите фанатов? Эх, так хорошо и энергично начали этот сезон и вдруг все стремительно, жестоко и бессмысленно оборвалось... Какие такие лимиты были превышены, что сериал закрыли, вроде телевидение уживалось с туалетным юмором на протяжении шести лет, что пошло не так?.. Или они в отрыв от манги хотят уйти 0о Сорачи-сама, рисуйте быстрее. Аааай, ну и ладно, я летом пересмотрю Гинтаму. Пересмотрю ее полностью, буду читать мангу, ждать-верить-надеяться...
Хм. Что, собственно унес с собой вчерашний день? Я сходила на лекцию по физкультуре, пропустив занятие в секции, после чего все равно получила два часа в копилку, только два халявных часа. Потом я феерическим сальто перепрыгнула из первой в третью группу по этой самой физкультуре, упростив себе зачет по нормативам. А потом меня на четыре часа засосало опасное поехавшее общество. Мы пели и танцевали на центральной площади, клеили прохожих ну почти... скорее хотели, чем клеили >. Потом мне нашли жену 0о. Далее два с половиной часа прошли за развращением несчастного подтянувшегося к нам на свою беду ребенка 15 лет. Программа включала в себя распитие спиртных напитков на четверых да, блять, на деньги вашего дорогого Джека - вечного кредитора..., ооочень продолжительные обнимашки и тиск-тиск в моем исполнении, а так же ведение двусмысленных "светских" бесед. Как вообще вышло, что невинная поездка в город "отдать конспекты" кончилась Всепьянейшей литургией? А ведь еще только понедельник. Как начнешь неделю так и окончишь, а ведь воскресенье, первое апреля, у меня будет проходит в компании анимешников и многих других фриков. Трешовая неделька.
Во-первых, хочу новый автоматический железный карандаш средней тяжести, который я смогла бы любить и лелеять в течении ближайшей вечности, а во-вторых голову того ублюдка, что спиздил мои канцелярские принадлежности, преподнесенную на золоченом блюде в кровавом соусе. Я может и меркантильная тварь, но мне чрезвычайно тяжело сознавать, что единственная подобного рода безделица, которая дорога мне как память и которую я столь бережно хранила уже вот 4 года, попала в чьи-то грязные загребущие ручонки. Да я б, наверное, даже из-за мобилы не так убивалась, как из-за этого карандаша Т_Т Теперь меня будет душить тоска и ностальгия...
Аниматоры Trinity Blood постарались на славу, безусловно, я не в коем случае не спорю с этим, но вот за одно то, как они извратили характеры персонажей, создав у меня кардинально КАРДИНАЛЬНО неверное представление, их стоит ненавидеть =_=. Небо и земля просто. Вышло, что я практически полностью додумала образы кое-каких персонажей, отталкиваясь от скудного материала аниме, а действительности-то все совсем не так >_< Хотя кто знает, может то же самое я скажу потом про мангу, когда дочитаю роман - источник самый каноничный из всех каноничных источников. Но в манге хотя бы какую-то адекватную сюжетную линию выдерживают что ли, более-менее все ясно и понятно...
>_> ... Не, а я довольно. Данное произведение ни коим образом не связанно с тремя предыдущими и является чем-то вроде альтернативного видения автора. То есть я полемизирую сама с собой > Название: Агапэ (греческий - жертвенная любовь) Автор: Я бойтесь, бойтесь Фендом: Trinity Blood Рейтинг: PG-13 Пейринг: Петр Орсини/Алессандро А еще Алессандро/Рим и Фанфик/Мозг автора. Жанр: ангст, слеш и пафос педобирия Дисклаймер: Никогда не думала, что снова скажу это, но все принадлежит святой Церкви и святым авторам, а я просто бесчинствую. Предупреждения: некоторое отсутствие смысла, искусственно вымученные ситуации, много псевдофилософии. Осторожно - в процессе написания до дыр были затерты треки Rammstein – Rosenrot и Malice Mizer – Syunikiss; Beast of Blood что во время каких сцен играло догадаться не сложно, думаю А и еще. Лучше читать не торопясь.
Проникнуться Город, утопавший в океане неуемного пламени, бушевавшим в газах полубезумного императора, что обратил ночь в испепеляющий день... Город, задыхавшийся в лапах опустошающих войн и кровожадных умов, превращенный в центр религиозного безумия во времена далекой темной эпохи, оттесненный на задворки истории веком скорости и атома... Город, одним из первых оказавшийся погребенным под прахом разрушаемого мира, но теперь воспрянувший из пепла возрожденным; устоявший пред натиском лжи и безверия и, наконец, обернувшийся самим воплощением, самой идей очищающей, праведной религии... ...Город, чьи стены древнее утерянных технологий прошлого, и чьей энергии уступает зыбкий мир севера и востока. Город, над которым я простираю свою длань вслед за отцами ушедших веков. Рим. Я чувствую в нем каждый кирпичик, словно веду руками по шершавым стенам, прощупывая пальцами все изгибы лепнины, все сколы и трещинки; я чувствую каждый камень на мостовых, каждый шаг и жест - всех, кто живет этим городом, всех, кто стал его частью. Я вижу каждый солнечный отсвет на золоте колоколов, вижу проблески взглядов; слышу каждый вдох, слышу каждую душу... Тысячи глаз, следящих за мной; тысячи сердец уповающих на силу свыше, говорящую через меня; тысячи лиц, обращенных к свету, зовущемуся верой... Я - это Рим. Я - это Ватикан. Я - это глас Божий на земле. Неотъемная часть мира. С того самого момента, как на голову мою была опущена тиара. Я более не существую как человек, ибо моя душа растворилась в духе этого города и этой веры и отныне живет лишь его законами.
Пальцы касаются стекла и скользят по нему, словно желая разгладить картину раскинувшегося за окном города, как сморщенное полотно гобелена. В багровом полумраке комнаты различимы лишь абрисы ламповых абажуров по углам. Наступает время зажигать свет и задергивать шторы, чтобы скрыть от глаз ослепительный лунный диск. Триста девятьсот девяносто девятый Папа Римский Алессандро XVIII безмолвно наблюдает за тем, как тьма укутывает стены Великого Города. Иногда пред наступлением ночи он ощущает странный укол тревоги - мрак слепо и бессознательно отождествлялся с той угрозой, которая незримо нависает над этим миром в мире вот уже не первый десяток лет - с той угрозой, которую когда-то сулила ночь и самому Алессандро.
****
Хруст костей и глухой звук разрываемого мяса на миг перекрывают отвратительный визг оружия, а потом наступает пустая, отупляющая тишина. В слабом свете луны, падающем через пролом в углу старого заброшенного дома, брызги на полу, стенах и потолке кажутся почти черными. Алессандро стоит в полоске белесых лучей ночного светила без движения и наблюдает, как лужа крови на полу медленно подползает к его ногам. Когда впервые видишь смерть, особенно насильственную, не важно пытался ли ты себя подготовить к встрече с ней лицом к лицу; неважно насколько ты чувствуешь себя защищенным, стоя за спиной надежного стража; неважно знакомый ли, враг ли, случайный ли встречный теряет жизнь на твоих глазах - ты все равно ощущаешь немой ужас, щемящий и дрожащий клубок в груди, словно Смерть, проходя мимо, задела тебя рукой. Чужая боль и чужой страх становятся для тебя своими и, возможно, на один вдох ты разделяешь с умирающим последние мгновения его жизни, потому что божественное создание, которое можно назвать Человеком, никогда не станет улыбаться мертвым глазам, будь даже это глаза врага... Это не первая смерть, которую видит Алессандро, но чувствовать иначе он просто не умеет... Рослый силуэт напротив, полностью скрытый в тени, разворачивается почти в тот же миг, как замолкает скриммер, хотя за те несколько мгновений успевает, наверное, пролететь целая вечность. Неуловимо быстро он оказывается прямо перед юношей, намеренно заслоняя собой растерзанные тела мафусаилов и , удивительно легко удерживая свое тяжеловесное оружие чуть на отлете, покровительственно притягивает к себе Алесснадро свободной свободной рукой за плечи. Все движения четко взвешены и решительны, но юноше все равно чудится в них некая порывистость. В том, как инквизитор поворачивает голову на тихий, безвредный шорох под окном; в том, как его пальцы перебираются по плечу Алессандро, сжимая на миг сильнее, чем это требуется; в том, как его притискивают столь близко, что можно уткнуться в складки грубой ткани на груди... ...Его пытаются защитить, но Алессандро все равно чувствует во рту металлический привкус. Его пытаются хоть как-то оградить от происходящего, но темно-бордовое облако на полу уже касается обуви. Тело колотит настолько сильная дрожь, что Алессандро плотно закрывает глаза и стискивает зубы, зная, что ничего не может поделать со своей проклятой, необоримой слабостью. - Пора уходить, - в глубоком голосе чудится лязг замолкающего сриммер и Алессандро на мгновение даже перестает дышать. - Нужно снова сменить место дислокации. От одной только мысли, что придется пересечь комнату, заваленную ошметками трупов, что придется практически ступать по телам, на юношу накатывает душная волна тошноты. Алессандро еле держится на ногах после чудовищно длинного, голодного дня, который без устали гнал вперед, подталкивая в спину, заставляя бежать и прятаться; но все же делает над собой усилие и пытается разомкнуть непривычные объятья, чтобы, наконец, пусть даже из последних сил, но покинуть это опостылевшее место. Инквизитор почему-то медлит - покосившись за спину, на блестящий темной вагой пол, он отступает на шаг и нагибается к Алессандро, заглядывая в глаза: - Обхватите меня за шею, - серьезный пристальный взор заставляет юношу вздрогнуть. Просьба - или указание? - настолько неожиданна, что, растерянно захлопав глазами, Алессандро вместо того, чтобы по привычке шарахнуться назад, исполняет ее почти механически, не задумываясь... И его вдруг поднимают на руки. Как пятилетнего ребенка, поднимают на руки. От недоумения и какой-то странной неуместной паники Алессандро задыхается, сильнее цепляется за инквизитора и невольно утыкается ему в шею, где-то на грани сознания удивляясь умению Рыцаря Разрушения так легко улавливать его чувства. Глаза смыкаются как-то сами собой, словно это окончательно порывает всякую связь с реальностью. Глаза отображают лишь иллюзию. В том, что видят глаза, нет истины, и Алессандро медленно выдыхает, сливаясь с миром ощущений... Легкий, тихий шаг по скользкому полу. Шелест одежды. Глубокое дыхание, похожее на шум ветра в кронах деревьев - совсем близко. Лунный блик, что мерещится сквозь закрытые веки... От усталости Алессандро кажется, что он плывет сквозь комнату без всякой поддержки, по незримым мягким волнам, хотя каждый шаг инквизитора отзывается в груди тихим гулом. Алессандро ловит себя на мысли, что почти не дышит, словно вслушиваясь во что-то несуществующее. В памяти невольно всплывает, как всего пару дней назад возвращение в Ватикан горной тропой обратилось в безжалостную игру на выживание. Сокрушительное нападение, которого никто не ожидал, переломило хребет монотонной, размеренной жизни в единый миг. Террористическая организация? Криминальная коалиция? Разбойничья группировка? Вряд ли подобные оттенки значения играют роль, если ты просто пытаешься добраться до ближайшего города, сохранив свою жизнь. Вряд ли подобные нюансы важны, когда знаешь, что из всех, кто был с тобой рядом, выжил лишь один человек. Человек из Бюро Инквизиции, только-только окончивший очередное задание и по приказу сверху примкнувший к эскорту Папы Римского. Угрюмый, перебинтованный, одетый, как мирянин, но при этом со скриммером в руках, он вселял страх даже в некоторых сопровождающих. Казалось, инквизитор утомлен тяжелой и явно затянувшейся отлучкой, но во время нападения эта видимость рассыпалась, как раздуваемый ветром карточный домик - реакция была до того четкой и быстрой, словно все шаги и движения были известны и продуманны заведомо. Демоническая сила... Демонический оскал... И взгляд настоящего убийцы... Алессандро помнит, как один за другим гибли противники в бешеной горячке боя, перешедшего будто на сверхчеловеческую скорость, и как один за другим умирали люди из эскорта, люди из охраны - опытные агенты. Они все стоят перед глазами Алессандро, он помнит имя каждого из них, помнит глаза каждого из них - более десятка лиц, застывших в одном выражении, как на фотопленке, которая быстро тает в разъедающем алом мареве... Вздрогнув, Алессандро резко просыпается. Широко распахнутые глаза мгновенно ослепляет яркий дневной свет, и, быстро заморгав, юноша старается привыкнуть к колючим солнечным лучам, не сразу замечая, что ему удивительно тепло, несмотря на весенний горный воздух. Лишь сделав несколько глубоких вдохов, которые помогают окончательно развеять видение, Алессандро ощущает щекой знакомую грубую ткань, четко слышит медленный бой сердца так близко, что его можно спутать со своим собственным, и понимает, что его, укутанного в плащ, все еще держат на руках, как какую-то марионеточную куклу. Он чувствует обжигающие ладони на плече и на пояснице и не смеет даже шелохнуться. Как эти руки могут быть такими теплыми? Как - если они постоянно сжимают ледяную рукоять чудовищного оружия? Как - если они все время оказываются по локоть в чужой остывающей крови? Как - если из месяца в месяц они водят смерть за собой следом? Алессандро пугают прикосновения этих ладоней, словно в их тепле - все украденные ими жизни… - Где... где мы? - голос звучит хрипло и не слушается, впрочем, как и всегда. - В двенадцати с половиной километрах от заброшенного дома. Точнее сказать не смогу. - Две…надцати? - подивившись тому, что он умудрился беспробудно проспать такой марш бросок по горной местности, Алессандро пытается встать, опираясь на камень за спиной Инквизитора, но резко соскальзывает обратно, и их лица оказываются настолько близко, что соприкасаются кончиками носов. Алессандро ощущает на себе чужое дрогнувшее дыхание и видит распахнутые, завораживающие глаза, цветом напоминающие подернутую пепельно-сизой дымкой луну – глаза совершенно не такие, каковыми они виделись в ночи и в окружении осклабившихся мафусаилов. Глаза во всей их головокружительной глубине человеческие, а не демонические - живые, пусть и полные серьезной холодности. В отчего-то вдруг расширившихся зрачках Алессандро может почти различить собственное отражение, и это заставляет его опомниться. Поспешно и неловко пытаясь отстраниться, он старается не думать о том, как же сильно горят сейчас его щеки, но в этот раз не справляется с длинными полами плаща и быстро сдается. Петр же, наконец, сподобившись прийти на помощь, одним слитным движением поднимается сам и ставит на ноги Алессандро, поправляя на его плечах огромный плащ. Вокруг глухо и почти безветренно, вокруг только скалы, густая поросль и деревья. Провиант, который каким-то чудом удалось прихватить с собой, еле-еле рассчитан на одного; и если уж догадаться, кому эти крохи достанутся, не трудно, то вот, что делать потом, Алессандро представляет крайне смутно. Впрочем, скорее всего и в данном случае решать все будет Орсини, без излишних диспутов… Главная задача сейчас – найти ближайший город или хотя бы деревушку.
***
Единственное, что удалось отыскать на нескончаемых горных изгибах за весь день, так это очередные руины, обглоданные временем до голого камня и продуваемые насквозь слабыми ветрами… Из здания, единственно сохранившего относительную целостность и безопасность, сквозь обрушившуюся стену открывается леденящий душу вид на рассыпанные вниз по пригорку домики, кое-где еще покрытые перекошенными скелетами крыш с ошметками черепицы. Пол помещения, если таковым его можно назвать, покрывает мшистая пыль, каменная крошка и осколки стекла. В трещинах по камню угадывается хищная улыбка непроглядного мрака, обступившего со всех сторон. Алессандро и Петр недвижимо сидят на подоконнике по разным углам пустой амбразуры - любой жест кажется преступлением в столь оглушительной тишине. Даже не смотря на овладевшее телом бессилие, Алессандро совершенно не хочет спать - разум снова и снова насилу возвращается к событиям первого дня преследования. Воспоминания с гипертрофированно яркими и четкими мелочами проносятся перед глазами юноши на бешеной скорости – ничего кроме крови и безумных танцев со смертью словно и не было… - Почему Вы пытались помешать мне убить того мафусаила в день нападения, Ваше Святейшество? – создается впечатление, что Петр своим вопросом лишь продолжает недавно прерванный разговор. Словно об это уже когда-то заходила речь прежде. Алессандро же, менее чем когда-либо в жизни ощущая себя соответствующим своему статусу и от того волнуясь больше обычного, резко поворачивается в сторону инквизитора, не донося даже до рта последний кусок хлеба. Хотелось бы знать, как этому человеку настолько четко удается просчитывать мысли… - О-он был серьезно ранен, - не совсем уверенно отвечает Алессандро. – Можно было спокойно уйти… - Не стоит обманываться мнимой юностью и хрупкостью мафусаилов, Ваше Святейшество, - спокойным ровным голосом возражает Орсини. - Когда речь заходит об этих бесовских детях, понятие «серьезное ранение» равносильно понятию «месть с отсрочкой в несколько часов». - Но… Если не верить в душу…, в силу ее воли даже в самом огрубевшем существе, то во что тогда…, - после убежденных слов Инквизитора речь Алессандро невольно сбивается еще сильнее, чем обычно. – И… убийство ведь… ведь это… Юноша замолкает и на мгновение улавливает в глазах Петра что-то такое, от чего руки сами собой сжимают край подоконника и хочется зябко поежиться.. - Да, - уверенно соглашается инквизитор. - И потому я принимаю на себя эти грехи, чтобы они остались на моих руках, чтобы они не запятнали честь Святого Престола, чтобы Глас Божий во веки веков не утих на земле, - на губах появляется призрачная тень улыбки. - Кто-то должен быть в авангарде, карающем скверну. Наблюдая за тем, как по полу ползут падающие в окно лунные лучи, Алессандро вслушивается в удары собственного сердца и в каждом из них слышит отголосок только что растаявших слов, пораженно повторяет их в мыслях снова и снова. …принимаю на себя… …на моих руках… Алессандро до боли сжимает в кулаки лежащие на коленях руки, ненавидя себя за то, как он смел относиться к этому человеку, ненавидя себя за то, что он не соответствует ожиданиям людей, положивших жизни на служение ему, не соответствует образцу долга и морали, коим он должен являться. - Неважно, кто ты, неважно кем тебя считают, умен ли ты и насколько ты жаждешь правды и справедливости, если тебе лишь пятнадцать, если ты не способен справляться с собственным голосом и собственной наивностью, - говорит Алессандро тихо почти на одном дыхании, настолько тихо, что, кажется, эта фраза - лишь робкие мысли в голове. Но последнее время мысли перестали быть чем-то недоступно сокрытым, ведь так? - Голос чистой души, в конце концов, пробивается сквозь безмолвие, если верить в это достаточно сильно, и если веру в это разделяют столь многие, - негромко произносит Петр. Дрожа не то от холода, не то от того жгучего впечатления, что производят эти слова, не умолкающие в памяти, словно долгое эхо, Алессандро медленно поднимает взгляд на Инквизитора и замирает. Петр сидит спиной к пролому в стене, где некогда была оконная рама, и внимательно всматривается в руины у края леса. Лунный свет выбеливает его кожу, растекаясь по изгибам обнаженных плеч рук и груди, придавая телу завораживающую безупречность мраморной скульптуры, проработанной так точно, как не способна справиться даже сама природа. Вот только сероватые бинты, которыми все еще схвачены предплечья, ломают эту иллюзию, напоминая Алессандро, что напротив не каменное изваяние, а живой человек из плоти и крови, покрытый еще не зажившими ранами. Скульптура – это мгновение, выхваченное из времени; каждая человеческая улыбка, каждый жест руки, каждый взгляд - единственны в своем роде, необратимы. От этой мысли Алессандро до духоты становиться страшно. Чуть не соскользнув с подоконника, он подается вперед всем телом, стараясь ни за что не ослаблять звенящую от напряжения струну решимости, не терять момент, пока внутри еще живо это странное тревожное чувство, и перемещает, наконец, свою руку к руке инквизитора. Касание дрожащих, замерзших пальцев заставляет дрогнуть устремленный в небо взгляд и обратиться на юношу. В опаловых глазах отажается лунный свет, но они остаются, как и прежде, непроницаемо спокойны. Наконец, Петр тоже наклоняется вперед, накрывая руку юноши своей собственной - прикосновение осторожное, как к цветку, на котором примостилась пугливая бабочка. Придвинувшись ближе, Петр греет озябшие руки Алессандро в своих ладонях, греет своим дыханием, почти прижимаясь к ним губами. Когда же взгляды снова встречаются, инквизитор неожиданно тянется к щеке Алессандро, так медленно, словно он не до конца уверен в этом жесте - впервые в жизни не до конца уверен. Задержав дыхание, юноша следит за этим движением почти завороженными глазами, но когда пальцы дотрагиваются до подбородка, все равно вздрагивает… Соприкосновение губ - мягкое и короткое, словно случайно мазнувший по устам лепесток, несомый ветром, но пробирающее до дурманящего озноба. Замерев, Петр не разрывает контакт окончательно, через мгновенье прижимаясь снова – дольше и слаще; касается кончиком языка нижней губы и зубов. Углубляя поцелуй, и почти не позволяя вздохнуть, он переводит одну руку на плечо Алессандро, а вторую кладет на узкую юношескую спину, чуть ее прогибая. Губы перемещаются сначала на подбородок, потом в вырез рубашки, поочередно целуя каждую ключицу, медленно и горячо целуя хрупкие плечи. Лихорадочно сглотнув, Алессандро с рваным выдохом откидывает голову назад и, зажмуриваясь, прижимается затылком к неровной стене. Никогда раньше тело не реагировало так резко на малейшие прикосновения, никогда раньше Алессандро не ощущал его так остро, словно сладостная истома разливается в каждой его клеточке... Жарко дыша в шею, Петр поглаживает рукой спину юноши, ведет пальцами вдоль позвоночника, опуская поцелуи все ниже – лунные блики перекатываются по напряженным мышцам, словно расплавленные, тьма черной ртутью растекается в изгибах тела. Спустившись с подоконника, Петр осторожно разворачивает Алессандро к себе – их лица оказываются почти на одном уровне, оказываются ближе, чем когда-либо, и кажется, у них на двоих одно дыхание, кажется, нет ничего прекрасней и чище этой тихой мелодии жизни. Глядя в глаза Алессандро, словно затуманенные хмелем, но все же непередаваемо пристальные, Петр несколько мгновений проводит, будто в оцепенении и, наконец, зарывшись рукой в светлые, короткие волосы, притягивает юношу к себе, покрывая лоб и щеки порывистыми, частыми и жадными поцелуями, быстро остывающими на холодном ночном воздухе. Потом, не давая опомниться, снова прижимается к губам Алессандро, так нежно и самозабвенно, что тот прикрывает глаза и невольно подается вперед, когда связь разрывается. Но в ответ на это юношескую жадность ничего не следует, Алессандро лишь чувствует, как Петр утыкается лбом ему в плечо, все еще придерживая рукой за спину, и больше не двигается: - Это такое безбожное лицемерие с моей стороны… это так преступно и недостойно - разрушать все сказанное собственной несдержанностью… Судорожно выдохнув, юноша пытается подавить ужас от того, сколь безжизненным тоном произносится эта фраза, пытается подобрать хоть какие-то слова, но они беззвучно умирают на дрожащий губах, и тогда Алессандро просто обнимает Петра за шею насколько возможно крепко, как никогда в жизни желая, чтобы сейчас его мысли, пусть даже спутанные и прерывистые, достигли разума инквизитора. Петр хочет отстраниться, но вместо этого внезапно резко подхватывает Алессандро и, развернувшись спиной к окну, успевает кинуться в сторону за мгновение до того, как неведомая сила рассекает подоконник и часть стены, по пути задевая и инквизитора. Кое-как устояв на ногах и крепко прижимая к себе Алессандро, Петр пытается дотянуться до скриммера, лежащего в каком-то полуметре, но мафусаил оказывается быстрее и единственное оружие исчезает в направлении проломленной стены. - Зря я таки оставил тебя в живых, - усмехается Петр, напряженно следя, как вампир щелкает пальцами в явном предвкушении и довольно скалится. Алессандро же, в немом оцепенении вжимаясь спиной в грудь инквизитора, отчетливо слышит за стенами дома шаги и шорохи. Самоуверенно не дожидаясь появления своих соратников, вампир проводит неуловимую атаку, а инквизитор даже не думает двигаться с места - намеренно пропустив удар и перехватив руку мафусаила перед очередным замахом, Петр одним мощным рывком выдергивает ее из сустава и, развернув легкое тело, со всей силы прикладывает вампира головой о раскроенный надвое подоконник. Оплаченные кровью драгоценные секунды времени позволяют кинуться на поиски утерянного скриммера – единственной светлой надежды, но снаружи Петр мгновенно наталкивается на обступивших со всех сторон врагов. Из мрака здания слышно, как захлебываясь яростным воплем, еще не до конца восстановившийся мафусаил кидается в сторону своей ускользнувшей жертвы. Но его шаги обрываются характерным хрустом проломленного черепа. На мгновение возвращается былая немая тишина, пропитанная холодной настороженностью, и с неба вдруг падает сразу несколько нестерпимо ярких лучей света, сопровождаемых гулом невообразимо частых выстрелов. - Говорит «Железная Леди». Пожалуйста, сохраняйте спокойствие и оставайтесь на месте, пока проводится спасательная операция, - приятный женский голос разносится над руинами, и гигантский летательный аппарат, сверкнув стальным брюхом, зависает у крыши, ни на миг не прекращая карающий огненный дождь. Видя, что преследователи гибнут, не успевая даже приблизиться, Петр, наконец, ставит Алессандро на землю, все еще не отпуская от себя ни на шаг. Юноша же, задыхаясь от бешенного сердцебиения, крепко стискивает липкую от крови руку инквизитора и закрывает глаза, пытаясь не думать ни о чем крое тепла этих ладоней, кроме тепла той жизни, что исходит от человека за спиной.
****
Шпиль башни рассекает небесное светило надвое, так что лучи брызжут во все стороны, и по черепице, потемневшей от времени, стекает едва зримый солнечный сок. В этих ослепительных осколках невозможно различить фигуру, идущую по тропе от темного, готического здания в сторону парка, но Алессандро достаточно одного лишь взгляда через плечо. Мягко улыбнувшись, он вновь обращает взор к потрясающей мраморной скульптуре в два человеческих роста. Какая бы вечность не была отведена творениям из камня, ничего нового отразить им не удастся, ничего из несчетного множества, доступного человеку. Быстрые шаги, доносившиеся из-за спины, замолкают. В парке пустынно и царит ровная, умиротворенная тишина. Не тишина мертвого города и не тишина, беззвучно зовущая к себе в объятья сокрушительную бурю. Тишина, что возникает, когда люди молчат просто потому, что понимают друг друга без слов. Алессандро оборачивается. Ветер вздымает полы одежды и тянет по сутане рябь, словно по поверхности озера; он треплет волосы, раскидывая по плечам, заставляя лезть в глаза так, что локоны, словно сами становятся непослушными струями ветра. Но сейчас чувство единения с миром больше не мешает Алессандро ощущать себя чем-то самозначимым, чем-то совершенно уникальным – ощущать свою душу только своей. И в этом свобода, которую каждый находит и каждый видит по-своему. Человек напротив, человек всего в нескольких шагах от Алессандро тоже ее чувствует в себе – это видно по его взгляду, по еле уловимой улыбке. Он неспешно, но уверенно направляет свои стопы по ровной каменной кладке к юноше и останавливается, глядя сверху вниз так пристально, так пронзительно, что Алессандро просто не может не ответить таким же открытым взглядом. Рука Инквизитора подается вперед, тянется к лицу Алессандро, но замирает, так и не коснувшись щеки – пальцы неосознанно ловят светлые мягкие локоны, подхватываемые ветром, перебирают и разглаживают их. Петр ощущает тепло этой близости, не преступившей черту дозволенного, так же, как его чувствует и Алессандро. Инквизитор медленно опускается на одно колено и склоняется к руке юноши - бережно взяв ее в собственную, прижимается к ней горячими губами чуть дольше, чем обычно, чуть дольше, чем это требуется, и отстраняется, невесомо проведя ими к запястью и обжигая дыханием кожу. Рука же продолжает бережно сжимать тонкие, хрупкие пальцы Алессандро, осторожно прощупывая каждый их сгиб, словно в этих прикосновениях таится сокрытый мистический смысл. Чуть помедлив, Петр прислоняется лбом к груди Алессандро и юноша прижимает к себе голову со светлыми растрепанными ветром волосами. Невесомо пробежав по ним пальцами, Алессандро касается шеи, перекладывает руки на плечи, одетые темной, плотной тканью, и притягивает еще ближе к себе. Солнце над Римом медленно входит в зенит, освещая стены Великого Города и насквозь пропитывая своим теплом. Его улицы залиты ослепительным светом, и головокружительно чистое небо над ним сверкает восхитительной синевой океанских вод. В дыхании Рима улавливается сияющая радость. В дыхании Рима улавливается свобода.
Завтра, конечно, не понедельник, чтобы начинать новую жизнь, но все же. Все же завтра всемирный женский день, а это достаточно тяжелый двадцати четырех часовой период для моих нервов, чтобы я устроила им испытание и пообещала себе, что - "с завтрашнего дня, восьмого марта 2012 года от Рождества Христова, я совершенно определенно и абсолютно точно перестаю ныть, страдать, и искать всюду достаточно прочную непромокаемую жилетку, а так же грузить окружающих меня людей моими злоебучими внутренними проблемами, разбитыми надеждами и когнитивными диссонансами, вместо этого я обещаю быть всегда пуленепробиваемой каменной стеной с железными нервами, ну, или на худой конец улыбчивым оптимистом, у которого хрен поймешь что на душе". Фух. Можно считать это последним актом нытья, если что. Людям не нужен кто-то с нестабильной психикой под боком, который даже по сути не способен ясно объяснить, чего ему не хватает; людям нужен кто-то, кто напомнит им, как же прекрасна и радужна жизнь, как бы херово эта жизнь не обращалась с этим самым "кем-то" за их спинами.
Арочка про Мимаваригуми язык сломаешь =_= была просто охеренна. Куча невменяемых событий с участием джой-реперов неожиданно вылилась в такую шикарную стычку у заброшенного здания, прорисованную с таких чудесных ракурсов, что комната прямо таки тонула в моих доволных визгах. *_* Не знаю, возможно последние серии этим вечером просто попали в ритм моей души ну, вот еще метафор Бансая мне не хватало..., но я осталась под глубоким впечатлением. Гинтама активно эволюционирует по всем планам, оттачивая свое феерическое умение создавать пробирающий сенэн, смешанный с пошлыми и абсурдными шуточками, которые зачастую высказываются в самом разгаре эпичной битвы, что удивительно, нисколько ее не портя. Не скажу, что я очень прониклась историей юноши с детским лицом, который попал в опалу, но арка даставила многими дугими моментами. Хотя бы уже тем, что внимание сосредоточилось на Хиджикате и меня порадовали фактами из его прошлого. Пустые письма и отношения с братом - все это так трогательно. ^_^ Гинтоки появлялся редко, но метко. Очень зацепил меня момент, когда он сам себя назвал Широяшей и членом Джой. Как бы потом он от этого фатка не отнекивался уже будучи в наручниках, мне его слова показались очень важными, словно они вскрыли ту потаенную связь с Джой, старыми товарищами и былыми идеалами, которая все еще жива в этом ленивом любителе Джампа, коим его привыкли видеть окружающие. ... Ну, да ладно, я бы конечно много могла распространяться о глубинных значениях, шикарных планах, мелких элементах вроде бумажного самолетика, дополняющих атмосферу, взрывах и боях, которые с каждым разом все круче и круче, хотя кажется - уже некуда, но не буду флудить за зря. Выскажу недовольства. честно говоря я не совсем поняла замес с этим Сасаки Исабуро из белой гвардии. Амбиции? Цели? Намерения? 0о??? А его разговор с Такасуги вообще вызвал у меня экстремальный разрыв шаблона, пока я силилась хотя бы с четвертого раза уловить смысл. Эта масштабная, развернутая метафора про рыбалку съела мой моцк... >_< Возможно поэтому в моих глазах явление Такасуги народу было хоть и желанно и радушно встречено то бишь с визгами, но тем не менее не мотивированно. Он причапал на развалины на рассвете, не показывая своего лица к тому же, блин, поговорил с первым встречным о высоких материях и, философски взглянув на небо, свалил 0о К чему вообще? Объясните кто-нибудь, пожалуйста. Хотите моего мнения? Вы слишком затягиваете с появлением разрушительного альянса Камуи и Такасуги в Эдо и слишком затягиваете с раскрытием персонажей вроде Исабуро. Нанести пару штрихов характера и позабыть про героя на десятки серий - это как-то не круто... А в следующей серии будет игра "Кто хочет стать Мадаонером" и предвижу, что меня унесет \^_^/
Блядь! Когда я захвачу этот мир, первое, что я сделаю, так это срублю каждое хренодерево вдоль каждой хреносельской дороги. Дороги, бледь, будут вообще первым, что я исправлю в этом прогнившем мире!!!1111
Закачала себе вышедшие серии Гинтамы, начиная с 239. Так вот. По просмотру новогодней "арки" я долго валялась в конвульсиях на полу среди игрушек сестры, а потом пошла и поорала в каждое окно в нашем доме, включая два мансардных, а так же два крыльца, ибо такого я еще не видела. Поставить Гин-чана в настолько щекотливую ситуацию - это очень интересный и неожиданный ход со стороны Сорачи. Вот только... Гин: А ты-то что грустный? Ты ж меня тоже сделал. Мадао: Нет... *румянец* Это ты меня сделал... После этого я рыдала минут пятнадцать, захлебываясь не то смехом, не то истерическими криками. ДОНДАКЕ!? Горила-сенсеееей, ну кааааак вы могли сделать этот пейринг отпехоооой Гинтамы, кааак Т_Т Теперь я понимаю, с чего вдруг всколыхнулась волна его популярности, блеать >_< И вообще Гинтама-после-перерыва в два раза укуреней, жестче и абсурднее первой части. Похоже вдобавок к полю разносортной травы и бананового дерева в рабочем кабинете Сорачи засадил маками коридор и кухню, а возможно даже выкупил соседскую жилплощадь под масштабную плантацию... Ну, а впереди у меня арочка про Хиджикату. Люблю, когда начинают раскрывать персонаж и вертеть его разными сторонами, обнажая всю подноготную..., тем более, что в Гинтаме прошлое ГГ затрагивают не особо часто. К тому же флешбеки подразумивают драму, которую я люблю; к тому же на арене появляется некий мужик в белом, который мне почему-то заочно импонирует и к тому же (sic!) в этой арке мелькнет Такасуги, что не может не \^_^/ о, пресвятые герои Бакумацу, да не ужели его покажут кроме как в опенинге и эндинге всего лишь спустя 30 серий после шинскецентричного эпизода с Камуи!
Опять тоска на меня напала. Хочется кого-нибудь крепко обнять и стоять так долго, не двигаясь, никуда не срываясь по каким-то сомнительным пустякам и даже не чувствуя такой потребности. Обнять кого-нибудь рослого и крепкого, чтобы хоть на секунду представить себя защищенным и свободным человеком, а не каким-то клубком напряженной энергии и нервов, пронизанным ощущением вечной ответственности за каждый шаг и за каждый жест, который может стоить чьих-то отношений, каких-то побед и может даже будущего. Любви мне что ли не хватает? С чего бы это. Окружающие вроде ко мне с теплотой относятся и дома почти тишь да благодать последнее время.. А как будто все равно чего-то мне нужно. Может загадочная русская душа виновата? Может просто конец февраля и весенняя слякоть на улицах? Может мне просто стоит стукнуть себя по голове, опрокинуть рюмочку Амаретто и пойти заняться полезным делом?
Что ж это такое? Значит даты японской эпохи Бакумацу я впитываю как губка, а даты, связанные с Русью-матушкой даже на день не задерживаются? Вот почему таааак, я не понимаю...